Само по себе гетто – это огороженная территория, где насильно проживает отличающаяся от большинства этническая или религиозная группа. Там правят авторитеты, религиозные или криминальные, которые поддерживают в гетто уверенность единства. Но формировать это убеждение с опорой на традицию не получается – ведь традиции в современном гетто нет, зато есть большой на неё спрос. Как с этим быть? Разумеется, дать гетто насытивший бы его псевдотрадиционный стиль.
Традиции в гетто нет хотя бы на том основании, что оно создано насильно. Перемещённые туда люди оторваны от своих корней. Гетто, не имея возможности продолжать традицию, заменяет её новоделом. Он имеет отношение к традиции не по содержанию, а по оформлению – новодел использует внешнюю атрибутику, взывая к традиционному культурному содержанию: «мы» и они, наш особый путь, неповторимая культура и онтологический злобный враг. Всё это густо замешано на этничности.
До середины ХХ века в мире существовало два гетто, ставших хрестоматийными. Это гетто еврейское и афроамериканское. Второе и сформировало основы трущобного стиля. Еврейское гетто не совершило такого отката, а, наоборот, продвинулось вперёд, создало своё государство и является достаточно важной силой в мире, хотя Израиль до сих пор сохранил черты гетто – хотя бы на том основании, что он живёт с чувством собственной исключительности в окружении арабов. Такой переход еврейство смогло совершить, потому что в случае иудейского гетто его авторитетам, наоборот, удавалось сохранять и передавать традицию. Более того, гетто были настолько выгодны для религиозных авторитетов, что они далеко не всегда хотели их исчезновения или модернизации. Ведь гетто позволяло традиционным еврейским общинам хранить и передавать заветы предков, сохранять власть религиозных авторитетов и свою экономическую модель. Так, например, было в случае ряда местечек Российской империи. Если молодой еврей из-за черты осёдлости уходил в социалистическое движение, то родители нередко служили по нему шив’а, то есть недельный траур, как бы хороня, оплакивая сына, который выбрал не тот путь. Доходило до парадоксальных случаев. В январе 1906 года в ныне польском городке Крынки, анархисты, вышедшие из этого же местечка, взорвали синагогу. Там собрались еврейские фабриканты, которые решали, как им защититься от вчерашних товарищей по гетто.
Естественно, что еврейское гетто не превратилось в стиль, потому что оно добилось успеха. Но нельзя не отметить ещё одну причину. Тема еврейского гетто не превратилась в стиль, потому что она крайне табуирована. Сегодня можно писать карикатуры на Аллаха, насмехаться над нацистами, высмеивать коммунистов – но ни в коем случае нельзя мусолить тему еврейских гетто. Не так давно на одном из российских шоу фигуристка Татьяна Навка с партнёром откатала номер с жёлтой звездой на груди. Это была отсылка к фильму «Жизнь прекрасна», трагикомедии о Холокосте, а именно к грустному моменту в концлагере, где муж поставил для своей жены их любимую музыку. Российским зрителям, живущим вне представления о разнице между геноцидом и Холокостом, номер показался обыкновенным, ну, может быть, чуть непристойным – память же, тогда как в Европе поднялась настоящая буря возмущения.
Поэтому классическим гетто, над которым можно смеяться, которое можно обсуждать, распространять и стилизовать, стало афроамериканское гетто в США. Оно подняло на щит этничность, даже расовые отличия, что и стало его визитной карточкой. Для этого были созданы все необходимые условия. Если евреи веками жили в одном и том же гетто, сохраняя под властью авторитетов весьма жёсткую, иерархическую традицию, то негры-рабы были грубо оторваны от своих корней и перевезены на другой континент. Там их долго перепродавали, перемешивали, угнетали, оцивилизовывали, пока не получилось то, что получилось – закрытые гетто-районы, резко ощущающие свою инаковость и выражающие эту инаковость в определённом стиле.
Из американских гетто вышла культура, гордящаяся своим низким статусом и противопоставляющая себя ценностям большинства. Разумеется, это всё условности – культурные авторитеты гетто богаты и имеют высочайший статус в обществе, а весь этот протест просто ширма для получения гонораров. Но речь идёт о представлении, которое производит чёрное гетто. Оно стало законодателем моды, которая со временем распространилась на новые гетто. Это и латиноамериканские поп-исполнительницы, и мафиозные образы китайских «China-town», и «Die Antwoord», как коммерциализация южноафриканских гетто (частично об этом «Робот по имени Чаппи»), и проект «MØ», приехавший снимать гетто для своего клипа не куда-нибудь, а именно в Киев. Почему «именно», понятно будет из второй части текста.
Чёрное гетто Америки предложило миру свой стиль, который успешно распространил планетарный гегемон. Гетто-стиль строится на гипертрофированных отличиях «нас» от «них», превозношении опасности, криминальности, размалёванной этничности, китче – но при этом заключает эти понятия в мишуре, безделушках – цепочках, покрышках автомобилей, раскормленном гузне. Это получило название «slumerican», то бишь «slum» (трущобы) и «american» (американец). Подобный стиль давно описан и интереса не представляет, хотя отсюда можно позаимствовать методологический нюанс и, либо провести разделение, либо назвать гетто-стиль более русским понятием – трущобный стиль. Его можно определить, как акцентирование на этнических деталях, вычурном противостоянии с какой-то внешней силой, сознательном использовании стереотипов, представлении себя, как опасного варвара с окраины и т.п. Но это детали.
Самое важное началось, когда трущобный стиль переместился из США на Восток. Ведь гетто существуют не только в рамках оппозиции городской центр-окраина. Гетто, точнее представления о нём, существуют в политике. В случае Холодной войны гетто пытались объявить социалистический лагерь и возглавляющий его СССР. Со временем это убеждение в умах советского блока возобладало – люди согласились с тем, что они живут в странах второго сорта, в неустроенной, неудачной Системе, которая зависима от настоящего, прекрасного мира. Отсюда массовая миграция на Запад, восхищение их поп-культурой, давки за жвачку и позорная сдача позиций, за которые можно было долго и упорно если уж не сражаться, то торговаться. Левый (хотя бы в риторике) проект потерпел неудачу, он оказался вторичным продуктом, локализированным в отдельных странах, резко ощущающим свою отсталость. Этим-то регионам и предъявили то, что они «не такие, как все», «ненормальные» и им нужно меняться.
Но какая возникает реакция, если кому-то иносказательно намекают, что он белый негр, геттожитель и существо второго сорта? Основных реакций всего три. С тем, что ты живёшь в гетто можно поспорить, согласиться или попытаться это дело высмеять.
Самая популярная позиция – это отрицание. Она же самая проигрышная. В Сети принято указывать на то, что людьми управляет телевизор, но это ведь сильное упрощение – люди, даже самые тупые, чувствуют, когда им врут. Поздний СССР имел под своим контролем титаническую машину госпропаганды, под корень рубил всякое инакомыслие, но все всё понимали – уходили хохмить на кухни, смеялись над Брежневым, жадно собирали любое упоминание западной цивилизации, вплоть до крышечек от «Coca-Cola», деревня беспробудно пила и даже сами партийцы пропускали мимо ушей осточертевшую идеологию (см. замечательное исследование «Это было навсегда, пока не кончилось»). Можно сколько угодно отрицать, что мы не живём в гетто, потому что балет и ракеты, но людям, которые своими глазами видят полупустые прилавки и серые панельки, этого недостаточно. Никакая пропаганда не может внушить человеку удовлетворение от своего статуса. Пропаганда может внушить удовлетворение от своего статуса, лишь сравнивая его с каким-то внешним предметом или порядком. В случае политики внешним субъектом является Запад, а как-то внятно оспорить его культурную, экономическую и политическую гегемонию гетто просто не может и потому всегда в этом споре проигрывает. За примерами далеко ходить не надо – это гетто Восточной Европы, последовательно выбирающие курс на Запад.
Это уже вторая реакция и она не очень интересная. Да, мы гетто, мы второсортные существа, пожалуйста, возьми нас себе под крыло, вырастите, обмойте, сделайте нас полноценными и мы вам за это всегда будем благодарны. По этому пути пошла Грузия, Украина, Польша, Прибалтика и так далее. В американской комедии «Евротур» путешественники попадают в Братиславу, похожую на апокалиптическое гетто. Они не знают, что делать, пока не догадываются сменять несколько долларов на местную валюту и не начинают жить как короли. Визуализация не самая приятная, но никакого символического протеста со стороны словаков, как это часто бывает у народа, обиженного каким-нибудь фильмом, не последовало. Люди согласились, что живут в гетто и теперь хотят это исправить.
Но вот третья позиция, высмеивание, самая сложная и неоднозначная. Её можно разделить на реакцию, высмеивающую зарубежные попытки геттоизации и сознательную геттоизацию себя, потому что это соответствует зарубежным стереотипам.
Для начала посмотрим на первую, защитную реакцию.
О любом народе или государстве бытует ограниченный набор стереотипов, который помогает массам эту страну или народ воспринимать. Но порой стереотипы становятся агрессивными, навязываемыми – потребление водки из уважительно-умилительного восхищения превращается в оскорбление «тупые алкаши». Так в гетто стиля, состоящего из набора второстепенной мишуры, оказываются заключены целые народы, живущие в глазах остального мира с ярлыками «рабы» или «убийцы». Это вызывает ответную реакцию. Стереотипы начинают высмеиваться. Они нарочито гиперболизируются, доводятся до абсурда, им придаётся вырвиглазный этнический колорит, который как бы дезинфицирует разлагающую силу стереотипа. Типа: «Вы все ватники», а в ответ: «Да, мы ватники, мы бухаем, но когда приедем на танке, то непременно засунем в твою сальную жопу ‘Тополь-М’». То есть пользователь оглашается с обвинением, но переиначивает его. Лучшая иллюстрация здесь – это картины Васи Ложкина, который использует весь стереотипный набор о России, но выворачивает его наизнанку, отчего меняется и смысл.
Хотя первыми к трущобному стилю прибегли отнюдь не в России. Это случилось на осколках Югославии. Чего только стоит хрестоматийный фильм Кустурицы «Подполье». Он о том, как целая страна затворилась под землю и превратилась в огромное гетто. В данном случае слово «гетто» не метафора, а действительное содержание фильма. Но Кустурица это искусство, тогда как для описания трущобного стиля лучше подойдёт сербская группа «Nista ali Logopedi». Она поёт о том, что мы трахнем ваших (то бишь американских) сестёр, матерей и собак, мол, мы действительно балканские варвары и с нами лучше не связываться. И хотя в реальности трахнули совсем других сестёр и матерей, но сознательная геттоизация себя помогает не стать гетто. Для Балкан это повсеместная практика, защитная психологическая реакция. Балканскими примерами можно проиллюстрировать и вторую позицию высмеиваний.
Это уже сознательная геттоизация себя, ведь подстраиваясь под зарубежные стереотипы можно хорошо себя продать. Сюда хорошо подходят фильмы Срджана Драгоевича («Раны», «Парад»), где он представляет сербское общество в стиле гетто. От фильмов Драгоевича воют сербские патриоты, националисты всех балканских наций, но где Драгоевича любят? А любят его на Западе, для которого, в общем-то, он свои картины и делает. Маркетинговый ход безупречен – представь свою страну как гетто, заработаешь статус, потому что это будет соответствовать распространённому стереотипу, и тогда этот статус в западном сообществе можно обналичить. Понятно, что изображенная Драгоевичем картина во многом объективна, ведь балканский междусобойчик девяностых реально напоминает разборки в гетто, но показательна сама интенция, направление культуры – высмей себя, прогнись под стереотип и будешь впущен в нормальное общество, где тебя покажут в кинотеатре. Сюда же можно добавить Нико Беллика из «Grand Theft Auto IV» – скорее всего серба, который приехал из балканского гетто в гетто американское. Нико Беллик является стереотипным геттоичанином, который хорошо выражает восприятие развитого мира Балкан.
В России этим же делом занимается группа «Little Big», которая продаёт на Запад образы карлиц в кокошниках, водочных медведей, гопников, пляшущих вприсядку. Всё очень прибыльно и очень популярно. «Little Big» идеальный пример для понимания сути трущобного стиля. Вы говорите, что мы алкаши из домов-развалюх и совокупляемся с медведями? Отлично! Тогда мы приедем к вам с концертом, и вы ещё за это деньги заплатите.
Понятно, что политико-культурными вещами трущобный стиль не исчерпывается. Его можно увидеть и в странах, которые являются Западом, где если и есть гетто, то только религиозные, этнические. Но это, если проводить разделение, лучше называть гетто-стилем: twerk – танец Апокалипсиса; мода на пышное гузно; завивка волос, как у африканок (видео с такими советами собирают сотни тысяч просмотров); корчи из себя опасных бандитов из неблагополучных районов, распространение граффити и т.п. В гетто стиля находятся маргиналы, субкультуры и «множества» из социальных сетей, но это достаточно очевидно и не так интересно. Куда захватывающе наблюдать, как гетто проникает в мышление.
К примеру, о чём думает обитатель Восточной Европы, когда приносит в настоящую Европу свой флаг и прохаживается в национальной одежде по Парижу? Он думает, что к нему питают интерес, как к личности, как к представителю определённого народа, хотя на самом деле это интерес лишь этнографический, какой испытывает турист к дудкам-перделкам и озорной вышивке. Такой интерес быстро проходит, отчего представитель гетто задумывается – почему нас не замечают? Потому что мало вышивки! Потому что тихая дудка-перделка! И всё понеслось по новой. Побрякушки трущобного стиля нужны для того, чтобы их носителя заметили, сфотографировали и за это заплатили.
Но какая бы толстая золотая цепь не была надета на славянском братке, и как бы громко не пели на пешеходном переходе национальный гимн – это ведь всё мишура, покрывающая зияющую пустоту. Кто бы с какой целью не отыгрывал трущобный стиль – чтобы привлечь к себе внимание или защититься, абсорбировав вражеские стереотипы, это не отменяет главного – абсолютной вторичности, периферийности такой позиции. Можно долго и увлекательно рассказывать про русских варваров, которые приедут на танках и снова покорят Европу, но ведь всем понятно, что этого никогда не произойдёт. Ещё понятно, что есть развитая метрополия, создающая о периферии стереотипы, а есть эта периферия, которая с ними что-то пытается сделать – подчиниться им, отбояриться или высмеять. Жители гетто играют по правилам, навязанным теми, кто живёт снаружи, и нет особой радости в том, чтобы временно выиграть в этой игре. Ведь она всегда начнётся сначала.
На тему гетто-мышления есть ещё один хороший восточноевропейский фильм. Называется «12:08 к востоку от Бухареста» или, если правильно переводить, «Было или не было»? В одном из провинциальных румынских городов в канун Рождества решили выяснить: была ли в городе революция или нет? Ведь Румыния единственная страна в Восточной Европе, где «социалистический» режим был свергнут в ходе военного переворота. Но телевизионное расследование быстро превращается в фарс: свидетели революции путаются в показаниях, в студию звонят разгневанные горожане, звучат ругательства… Потихоньку все начинают забывать про революцию. Вот за окном снег пошёл и это важно.
Постепенно зритель убеждается в абсолютной ограниченности, замкнутости, провинциальности случившегося. Вроде бы и свергли Чаушеску, а что для людей изменилось? Как были герои фильма маленькими людьми, так ими и остались, как жили на периферии, так никуда и не переехали. Вроде бы заглянула в город история, да и то понять невозможно – была ли у нас революция или нет? Впрочем, какая разница? Проблемы гетто волнуют только его жителей.
П. Корень
