21 июня исполняется 115 лет со дня рождения великого русского поэта Александра Трифоновича Твардовского (1910 – 1971). Его юбилей всегда совпадает с юбилеем Великой Победы – в этом году 80-летним. «Праздник со слезами на глазах» никогда не обходится без обращения к творчеству автора бессмертных произведений «Василий Теркин» и «Я убит подо Ржевом». Правда, в последние годы он всё чаще принимает не всероссийский размах, а ограничивается мероприятиями в провинции – прежде всего на Смоленщине, малой родине А.Т. Твардовского. Центральные телевизионные каналы, к сожалению, продолжают «забывать» о юбилеях истинных поэтов-патриотов. Так произошло, например, с празднованием 125-летия со дня рождения Михаила Исаковского – учителя в литературе и старшего друга А. Твардовского[1]. Не исключено, что похожая ситуация повторится и со 115-летием Твардовского (в опубликованной на 21 июня ТВ-программе посвященных поэту передач не обнаружено)…
Творческое наследие Александра Трифоновича Твардовского в полной мере отражает важнейшие вехи советской истории: коллективизацию, «незнаменитую» советско-финляндскую войну 1939-1940, Великую Отечественную войну 1941-1945, период хрущевской «оттепели» и брежневского «застоя». При этом многие его произведения продолжают жить не только в сознании людей, но и актуализируются, становясь по-настоящему понятными читателю именно сегодня, когда страна проводит Специальную военную операцию.
С началом СВО (24 февраля 2022 года) современная Россия вновь столкнулась с отъездом соотечественников за рубеж. Это явление социологи уже определили как эмиграцию «новой волны», «пятой эмиграцией», «релокацией». Некоторые исследователи проводят даже параллель нынешних «уехавших» с белой эмиграцией 1920-х гг. Однако авторы проекта WarGonzo (более 1 млн подписчиков) одними из первых твердо выразили мнение многих россиян о том, что о покинувших страну сожалеть не стоит, ибо для них «Родина – это там, где тепло и комфортно». Поразительно, как перекликается это мнение с позицией Твардовского – только в отношении некоторых «уехавших» в 1920-е годы. (Заметим, что даже об одном из своих любимых писателей, Иване Бунине, Твардовский писал, что эмиграция обернулась для него «трагедией», что в отрыве от родной земли его постигла «убыль … творческой силы»).
Но, когда Твардовский в той же статье «О Бунине» (1965) вспоминает о другом известном писателе-эмигранте – Владимире Набокове, он не находит никаких смягчающих слов в его адрес, обвиняя этого «сноба и космополита» в отказе не только от Отечества, но и от родного языка.
Развивая далее в статье тему эмигрантов, Твардовский напоминает, что подолгу жили на чужбине А.И. Герцен, Н.П. Огарев, «поколения русских революционеров» и даже В.И. Ленин. Но для них это была вынужденная мера, потому что «родину можно покидать только ради нее самой, ради ее свободы и всенародного блага. И тогда жизнь вдалеке от нее, самая трудная, не страшна и может давать высочайшее удовлетворение чувством неразрывности с ней»[2].
Обратившись к «Рабочим тетрадям» поэта 1950-х годов, найдем запись от 13 января 1958 г. Она представляет собой черновой набросок очерка «Доживающие», предназначенный для пополнения книги «Родина и чужбина» (1947). Поводом для появления новых страниц книги о войне стала поездка Твардовского в составе советской делегации в Народную Республику Болгарию в 1946 г. Здесь его очень тепло принимали, т.к. были хорошо знакомы с автором по его поэме «Василий Теркин» и другим произведениям (в 1990 году Ф.А. Узунколева защитила диссертацию «А.Т. Твардовский в Болгарии»).
Во время поездки поэт побывал в пансионе при «русской церкви, построенной у подножья знаменитой Шипки в честь победы над турками и в память русских воинов, павших за Плевну»[3]. По словам вдовы поэта М.И. Твардовской, новая глава книги и должна была рассказать «об остатках бывшего белогвардейского войска, доживавшего свои последние дни в приютившей их Болгарии»[4]. Характеризуя пансион, автор наброска использует разные определения: «богадельня», «больница», «дом заключения». Он отмечает убогую обстановку, мрачный колорит строения с «полутемной» прихожей, «совсем темным» коридором и «изморозью на плитах старых могил». Во все уголки помещения проник отвратительный запах, «где сочетались затхлость больничной палаты, дурной кухни, банной раздевалки и еще чего-то, вовсе непереносимого, – как я потом догадался, это был запах клея, употребляемого для изготовления папиросных коробков», – замечает Твардовский.
Подробнее он говорит об обитателях заведения. Самая развернутая характеристика принадлежит господину полковнику Николаю Федоровичу: человек, не носящий шапки, «с зачесанными над плешью редкими седыми волосами»; одетый в полугалифе, заправленными в хромовые сапоги». При кажущейся на первый взгляд легкости движений и лихости, полковник «уже очень стар» и немощен. Его китель офицера деникинской армии, сшитый из «английского суконца», вытерся и залоснился. Во время ведения экскурсии Николай Федорович проявлял «истовость хранителя» святыни в сочетании «с угодливостью и даже подобострастием гида, рассчитывающего на подачку». Узнаем мы ещё об одном факте: полковник многие годы пишет книгу об истории русско-турецкой войны 1877-78 гг. Еще один персонаж – одноногий сторож церкви «Андреич» («Михеич») – «могучий старик в теплой, тяжелого солдатского сукна поддевке», в «старой-престарой солдатской фуражке с кокардой над поломанным и в двух местах сшитым козырьком, давно утратившим свой первоначальный светло-зеленый цвет». Ангел-хранитель, попечительница и «всевластная государыня» пансиона – Елена Владимировна Подгаецкая: «крупная и, должно быть, некогда очень красивая женщина с ленточкой георгиевского крестика на белой блузке, выглядывавшей из отворотов какого-то форменного халата». Твардовский добавляет яркий штрих к ее облику: «старушечьи широкие, в два-три зуба, окошки внизу и вверху» при улыбке (ее требовал «навык воспитанности и едва уловимого жеманства»), старалась скрыть «под наскоро накрашенными губами»; говорила при этом «голосом, совсем не подходящим для ее возраста – “пютюрбургским”, – складывая губы трубочкой». Таков единственный женский персонаж незаконченного очерка.
В портретной галерее выделен автором дежурный генерал Четвертой Донской армии. Он сидел в одной из комнат на кровати, с толстой книгой на коленях. Это был «остриженный под машинку, весь серый-серый старик с длинным небритым лицом», с «хриплым и старым голосом». Он не бодрился перед гостями, как другие обитатели пансиона, а «с безнадежной горечью, без расчета на чье-либо сочувствие» констатировал факт: «– Не поживаем, а доживаем». По характеру данного эпизода – отсутствию уничижительных комментариев, акцентированию наличия книг и фотографий в комнате можно сделать вывод, что правдивое признание генерала подкупило рассказчика. В набросках очерка есть краткие пометки еще о нескольких намечаемых персонажах: завернутом в одеяло с головой человеке, «бывшем денщике», «Озорнике» и «Усаче – 27-57 лет». По-видимому, при помощи таких зарубок на память, автор планировал впоследствии воссоздать их портреты.
Лейтмотив записей о бывших деникинцах – отношение к родине, России. Твардовский не скрывает своей позиции, открыто обвиняя белоэмигрантов за то, что их ностальгия сводится лишь к тоске по материальным благам. Он даже сомневается, что у таких людей когда-то было детство, юность, «мечты и желания»; что была родина, которую они, по-своему, любили. Подобный соотечественник, полагает поэт, лишился России в тот момент, когда, «имея возможность выбора, выбрал лагерь врагов своей родины, надел английское обмундирование и стал воевать против нее во имя “порядка”, которого она лишилась». И то, что эмигранты, выброшенные «на задворки Европы», получили в Болгарии убежище и кусок хлеба, это следствие глубокой признательности болгар ко всем русским – «единокровным братьям», освободителям от «ига гитлеровцев». Но изменники всё же получили по заслугам: «эти бывшие русские, были застигнуты беспримерным возмездием судьбы – русские не протянули им руки, прошли мимо, и Родина не стала сводить с ними счеты, но наказала их страшнейшим возмездием – забвением».
Месяц спустя, 13 февраля 1958 года, Твардовский вернулся к теме «доживающих», записав в «Рабочую тетрадь» отточенный вывод, выражающий идейный смысл оставшейся в набросках главы о белоэмигрантах: «Мне их не было жалко. Казалось бы, пожалеть. Странно, но они не говорили почти о родине и не очень ею интересовались. А самая большая боль – родина.
Какие бы человек ни сделал ошибки и т.п., с ним еще можно говорить, покамест у него в сердце – Родина, пусть в его самых ограниченных понятиях. А эти родину вспоминали только как время, когда им было хорошо. И жалели о ней, как жалеют об утраченном богатстве, потерянных деньгах, пропущенной возможности жить сытно, праздно и разгульно».
Замысел о новых главах книги «Родина и чужбина» Твардовский так и не воплотил в реальность, о чем можно искренне сожалеть. Однако сохранившиеся и цитируемые здесь записи в полной мере демонстрируют «непримиримость и даже жесткость тона» автора в отношении эмигрантов. Примечательно, что резкость оценок не смягчается «долей сочувствия» к теперь уже «беспомощным людям» (что в целом не свойственно поэту), ибо сильна память «об их преступлении против Родины и народа – в глазах Твардовского, наиболее непрощаемом»[5]. В этом поэт солидарен с Анной Ахматовой, прошедшей весь тяжелый путь со своим народом в ХХ веке и написавшей чуть более ста лет назад:
Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.
Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.
Бескомпромиссная позиция Твардовского в отношении «бывших русских», несмотря на разность эпох, роднит его с известными современными писателями: Александром Прохановым, Юрием Поляковым, Захаром Прилепиным, Германом Садулаевым. Оценивая выбор «новых» эмигрантов, ++они объясняют отъезд из России после начала СВО многих популярных деятелей культуры отсутствием истинной привязанности к стране и коммерческими интересами. Приведем их высказывания, взятые из открытых источников:
А. Проханов: «Эти птицы улетели из России, уверенные, что Россия без них погибнет. Это их заблуждение. Освободившиеся после их ухода места наполняются теми, для кого Россия — единственная и несомненная Родина».
Ю. Поляков: «все уехавшие <…> ведь никогда особую любовь к Отечеству и патриотизм не выказывали»; «этих людей» воспитывали как «граждан мира», они изначально были уверены, «что с местом рождения им не повезло, что главное – деньги, успешность, мировое признание»;
З. Прилепин: «Нынешний состав отъехавших за пределы страны несоразмерен эмиграции 1917-1920-х годов»; «Они искренне тотально все западники. Поголовно»;
Г. Садулаев: «Россия – это нечто чуждое для них. Стать “правительством в изгнании” – это надо все равно чувствовать Россию своей родиной. А они просто паразитируют»; «Они не консолидируются потому, что они потеряли внутреннюю связь с Россией. А новой родины и нового сообщества как таковых у них еще нет».
Необходимо прислушаться к писателям-государственникам в том, что не следует излишне пристально следить за перипетиями жизни деятелей культуры, покинувших страну, а отдавать должное мастерам слова – истинным патриотам, ощущающим кровную связь со своим Отечеством. Тем, для которых слова: «Россия – это моя родина и моя судьба, я навсегда связан с Россией»[6] являются жизненным принципом. Состоявшееся в День России в Кремле «небывалое награждение»[7] высокими государственными наградами писателей-патриотов А. Проханова и Ю. Полякова вселяет надежды на грядущие благоприятные перемены в литературном мире.
Оксана НОВИКОВА,
кандидат филологических наук,
доцент кафедры литературы и журналистики СмолГУ
[1] В связи с этим отдадим должное выступлению главного редактора медиагруппы «Россия сегодня» Маргариты Симоньян, назвавшей в эфире программы «Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым» от 25 мая М.В. Исаковского, автора песен «Катюша», «Враги сожгли родную хату», «Ой, цветет калина», «Каким ты был, таким ты и остался» и др., «чуть ли не главной нашей скрепой», ибо его творения сопровождают нас и дни памятных дат, и на отдыхе, за «шашлыками» .
[2] Твардовский А.Т. Собрание сочинений. В 6-ти т. Т. 5: Статьи и заметки о литературе. Речи и выступления (1933-1970) / Примеч. А. Дементьева, Р. Романовой. – М.: Художественная литература, 1980. С. 80.
[3] Здесь и далее наброски очерка «Доживающие» цитируются по источнику: Твардовский А.Т. Дневник: 1950 – 1959 / подготовка текста, предисловие, коммент., указ. имен В.А. и О.А. Твардовских. – М.: ПРОЗАиК, 2013. С. 322-354.
[4] Твардовский А.Т. Из рабочих тетрадей (1953-1960) // Знамя. 1989. № 8. С. 159.
[5] Твардовский А.Т. Из рабочих тетрадей (1953-1960) // Знамя. 1989. № 8. С. 159.
[6] Из интервью Г. Садулаева изданию «Ваши новости».
[7] Такое определение дал событию в Кремле писатель, обозреватель «Советской России» Александр Бобров.
